«...Вы на крыльях меня донесите!»

... «Бессмертный полк» - эта Всероссийская акция, объявленная в нашей стране в ознаменование 70-летия Великой Победы, к счастью, не ограничилась только временными рамками календарных торжеств: она успешно продолжается — не только шествуя во дни патриотических праздников по нашим улицам и площадям — она продолжается в сердцах наших и в памяти. Хочется верить, что и последующие поколения сберегут бесценное наследие героического прошлого нашего великого многострадального народа. А пока мы с благодарностью принимаем от вас, наши уважаемые земляки, любые материалы, свидетельствующие о фронтовых подвигах ваших родных и близких в годы Великой Отечественной войны, ваши рассказы или воспоминания.
Нижеследующая публикация написана как раз по мотивам документальных данных, предоставленных нам жителем п. Кшенский А.А. Цациным, который до сих пор свято чтит память своего  дяди, Н.И. Цацина (родного брата его отца),  защищавшего небо над Белоруссией. Рассказ об этих событиях мы предлагаем сегодня вашему вниманию.

Без прикрытия

Во время проведения операции «Багратион», которая началась утром 23 июня 1944 г, советское командование уделяло большое внимание железнодорожному узлу г. Барановичи и расположенному неподалеку от него военному аэродрому. Через эту станцию немцы спешно подтягивали к фронту свои резервы.
В ночь с 25 на 26 июня звено наших бомбардировщиков, ведомое штурманом гвардии лейтенантом Николаем Цациным, получило боевой приказ нанести бомбовый удар по немецкому аэродрому под Барановичами. Как часто случалось во время войны, наши самолеты в тот день шли на задание без прикрытия истребителей. На дальних подступах к городу они были обнаружены постами наземного наблюдения противника и в воздух немедленно по сигналу тревоги взмыли немецкие «Мессершмидты».
Наши соколы, продолжая свой боевой курс, смело вступили в бой с фашистскими стервятниками. От наседавших со всех сторон «мессеров» они отчаянно отбивались пулеметным огнем.  Небо, прошитое сверкающими трассами, казалось, закипало... Но силы были неравны! От прямого попадания снаряда один советский бомбардировщик взорвался в воздухе.
...Свидетелем того страшного боя стал местный житель Е.А. Домашевич, который во время войны, будучи еще мальчишкой, жил со своими родителями, братьями и сестрой на хуторе Водятино, что оказался расположенным на подступах к аэродрому. Позднее Евгений Александрович так вспоминал кровавый эпизод своего военного детства: «...Я до сих пор помню незабываемый шелест об листья  падающих мелких обломков самолета. Они в буквальном смысле сыпались нам на головы. Двигатели сбитого штурмовика долго горели рядом с деревней. Назавтра, когда рассвело, нашему вниманию представилась ужасная картина: вокруг валялись обломки крылатой машины. Мы бросились искать пилотов, но они, к сожалению, все погибли. Труп одного из них, лежавший в поле, был сильно обгоревшим, без рук и без ног. Второй погибший летчик висел на дереве, тело его не было повреждено, при нем обнаружились документы на имя гвардии лейтенанта Николая Цацина. В километровом радиусе падения самолета находились фрагменты тел остальных членов экипажа.
Жителям нашей деревни фашисты грозно объявили: «Летчиков не хоронить!». Но мой отец добился у бургомистра разрешения на захоронение советских пилотов на окраине кладбища д. Водятино. ...Я стоял среди деревенских жителей у свежевырытой могилы и хорошо помню, как в тот день хоронили летчиков...

В брестской земле

В 1952 г сын нашего соседа, который в годы войны спрятал у себя документы командира Цацина, передал их в местный райвоенкомат, таким образом удалось разыскать родственников летчика — они не раз потом приезжали на могилу своего сына и брата. К тем неизвестным пилотам, захороненным вместе с Н. Цациным, не приезжал никто. А мог бы ...».
Когда родные гвардии лейтенанта Цацина приезжали в Водятино навестить его могилу, мать летчика рассказывала, что ее сын, Николай, в июне 44-го приезжал домой в краткосрочный отпуск. Пока меняли моторы на самолетах, командир полка предоставил такую возможность. ... Сейчас это не является военной тайной: 9-я гвардейская авиадивизия, в составе которой воевали отважные соколы Николай Цацин и другие, базировалась на подмосковном аэродроме  Внуково. Экипаж летал на американских бомбардировщиках «Б-25». К началу  операции «Багратион» гвардии лейтенант Цацин выполнил уже около 75 боевых вылетов. После отъезда из отпуска его семья не получила от Николая ни одной весточки: видно, первый вылет после отпуска для него и его товарищей оказался последним...
8 мая 2002 г в Водятино был открыт памятник экипажу летчиков, героически погибших  здесь 25 июня 1944 г. На нем выгравированы имена всех ранее неизвестных пяти советских летчиков самолета № 396. Основание этого Памятного знака венчает фотография героя нашего повествования: свой последний приют, как и его боевые товарищи, он нашел на героической брестской земле.
Но и сегодня, спустя 72 года после того страшного боя, кажется, что  в честь лейтенанта Цацина звучат эти строки:
«Ты горел, и последняя просьба твоя
Прозвучала в наушниках тихо:
- До Берлина, друзья, вы на крыльях меня,
Вы на крыльях меня донесите...».
О. ПОЛУНИНА

За веру, царя и Отечество

Во время Первой мировой войны (1914-й – 1918гг) с кайзеровской Германией, когда русские солдаты шли в штыковую атаку, у них был боевой клич: «За веру, царя и Отечество!»...
Мой отец (1895-1941гг) тоже ходил в атаки и наверное произносил эти же слова, за что поплатился ударом штыка от австрийского солдата. Отец быстро среагировал и заслонил грудь левой рукой. Австриец был убит прикладом винтовки подоспевшего на выручку отца своего товарища. Атака австро-германских солдат была отбита.
Про это когда-то рассказывал мой отец, Василий Максимович, моей матери. Он еще служил кадровую службу, как началась эта война. Она была тяжелой, с большими потерями с обеих сторон. Подолгу сидели в окопах без горячей пищи, экономили «сухие» пайки. Отец мой участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве в 1916 году. Высоко оцениваются боевые качества русского солдата, который показал себя способным при крайней бедности в технических средствах и вооружении прорвать на нескольких участках германо-австрийский фронт, отбросить противника на несколько километров назад, не пропустив его на свою территорию (кстати, за прорыв вражеской обороны многие солдаты были награждены царскими наградами, в том числе и мой отец получил медаль «Святой Анны» 3-й степени)...
В 1918 году был заключен мир, а в этом же году началась Гражданская война за власть советов. Также вышел и декрет Совета Народных Комиссаров (СНК) «Фабрики и заводы – рабочим, землю – крестьянам». Солдаты переходили на сторону Красной Армии, в том числе и мой отец, воевавший унтер-офицером (сержант) в белой гвардии замкомвзвода. В общей сложности он пробыл в армии более семи лет.
Большевики не обманули, дали землю крестьянам и они стали обживаться хозяйством, приобретали инвентарь, разводили сады, росло население. Каждому народившемуся ребенку нарезалась земля. Жили хорошо. А в 1929 году образовались колхозы. Но об этом совсем другая история...
Умер мой отец в декабре 1941 года, оставил нас, семерых детей. Жили в нищете, голоде и холоде.
Д. КРИВОУХОВ,
д. Александровка.
На снимке: Василий Максимович Кривоухов, Гомель, 1916 год

Пленник

...Ему 91 год. Он общителен, подвижен, топит печку дровами. Когда он был еще несовершеннолетним, уехал к тетке в Мариуполь, работал бондарем-изготавливал деревянные бочки.
Семен  Чурилов, простой сельский паренек, с интересом разглядывал здесь все: как из огромного штека большого диаметра высыпалась привозимая параходом пшеница, ему было очень познавательно жить и работать рядом с морем.
Немцы быстро оккупировали Украину, несмотря на сопротивление советских войск, и уже 10 октября 1941 г Мариуполь был полностью захвачен фашистами. Бежать было некуда! Семен Антонович вспоминает: «Немцы насильно согнали молодых и построили мужчин, погрузили в товарные вагоны и отправили в Германию. Так начиналась моя жизнь в плену. Пугала  неизвестность: куда нас везут и что будет дальше? В пути поезд останавливался   в поле и выйти разрешалось только под дулом автоматов. В Германии мы шли пешком до деревни Ханнесберг, где располагался концлагерь для военнопленных. Шла осень 41-го. Нас пригнали в огромный, глубокий  карьер, который находился в горах. Он напоминал подкову. Бараки были в самом низу, будто на ладони у фашистов,  наверху — вышки с автоматчиками.
Лагерь был международным, огорожен был колючей проволокой  в несколько рядов, а поверх шла особая проволока в виде спирали, которая была под напряжением. В бараках, где не было ни окон, ни дверей, стоял постоянный холод, сквозняки — многие в таких условиях заболевали воспалением легких и быстро умирали, тем более, что лечение для узников было не предусмотрено. Меня спасло то, что я  с ранних лет любил поплавать в «меловой купели»: в ручье, выходящем из меловой горы, там вода  всегда была ледяная и я понемногу закалился.  За пищей мы подходили к окошку с мисками, куда наливали баланду с куском свеклы.
Скоро в лагерь пришли «шабашники» - это люди, которые набирали здоровых пленных для работы на заводах или в сельском хозяйстве. Так я попал к пожилой немке, у которой было 7 коров, телята, свиньи. 80-летняя хозяйка руководила нами очень жестко — в случае даже небольшого неповиновения била наотмашь по лицу. Коров доила пленная полячка. И все-таки здесь хоть немного лучше было питание: утром — кофе и кусок хлеба на полладони. Вечером — отходы от сепарированного молока. В обед хоть и редко можно было полакомиться кусочком мяса. Но все равно постоянное чувство голода толкало иногда на рискованные поступки. Так, однажды  я носил дрова туда, где доили коров и стояло молоко. Навострив уши, прикладывался к ведру и пил до отвала. Потом всю жизнь вспоминал этот случай, как приходилось выживать... Работали с раннего утра допоздна: стерегли коров, ухаживали за другой скотиной, заготавливали дрова. Так продолжалось несколько лет. Спустя 4 года умерла хозяйка и нас, пленных, снова отправили в концлагерь. Но шел уже 1945 г, нас освободили американцы. Затем наш лагерь перешел под управление советских войск и НКВД. Некоторых сразу отправили на родину, а кто остался, тех заставляли копать землянки на краю леса, валить деревья. Несмотря на то, что война закончилась, мы продолжали чувствовать себя заключенными, лишь в 45-м нас, как голубей, выпустили на волю и  отправили на границу с Белоруссией. По дороге эшелон не раз попадал под бомбежку со стороны вражеских самолетов. Было много жертв. После очередного налета была дана команда вывозить нас машинами.
В Белоруссии всех нас дотошно проверяли сотрудники НКВД, которые были очень удивлены, что у меня сохранились паспорт и трудовая книжка. Всеми видами транспорта (ехал даже на ступеньках вагона, привязав себя ремнями к поручням, чтобы не отстыли руки!), а то и пешком, по холоду и морозу, я добрался до Мариуполя. Там обратился в горсовет по поводу работы. Мне выделили комнату в общежитии. Я увидел город весь в развалинах, но завод «Азовсталь» по-прежнему работал. Вспомнилось мне, как в начале войны  немцы в Мариуполе построили лагерь для военнопленных наших солдат и офицеров. Жители приносили заключенным кто что мог. А один старик передал в сумке с пищей пистолет, который нашла охрана. Вскоре изгородь «выросла» до трех метров высотой. Позже я узнал, что в этом лагере только в первый год войны погибло 14 тысяч наших пленных!».
Всю оставшуюся жизнь Семен Антонович находился под впечатлением страшных лет, проведенных в плену на чужбине. Голод, холод, постоянные унижения, избиения, каторжный труд — все это оставило тяжелый след воспоминаний в его душе. ...В столярном цехе «Азовстали» Чурилов работал плотником — изготавливал сани. На малую родину, в небольшую деревеньку  чуть южнее Городище,  он вернулся в середине 46-го. В этом месте он живет и по сей день.
Не один десяток лет Семен Антонович проработал механизатором совхоза «Каменогорский». Человек ответственный, совестливый, он всегда очень аккуратно и профессионально относился к технике, освоил трактора всех марок, на которых выполнял различные виды сельхозработ.
Сейчас он живет один в добротном и просторном доме, хотя в нем нет никаких современных бытовых удобств. Часто засиживаясь у телевизора, Семен Антонович с тревогой смотрит репортажи из Украины и очень переживает за происходящие там события: как получилось, что спустя 70 лет к власти вновь рвутся фашисты?!
Мало осталось домов в селе, но соседи помогают С.А. Чурилову да и внук не забывает: принесет воды, за хлебом сходит, наколет дров... Рядом с подворьем — необозримый простор: недалеко пруд, овражки, поля, березовая роща — и это все любимая его Россия! Пожелаем же Семену Антоновичу здоровья и бодрости на многие-многие годы! Пусть больше не узнает горя этот мужественный человек!
В. ЯРЦЕВ,
д. Петропавловка

"...Только пули свистят по степи..."

...Каждый человек по природе своей уникален: говорят, нет одинаковых отпечатков пальцев, характеров, лиц. Тем не менее, внешняя схожесть совершенно разных, никогда не встречавшихся  при  жизни двух людей иногда просто ошеломляет!
Передо мной лежат старые фронтовые фотографии, которые я с замиранием  беру в руки: где только ни побывали эти реликвии, через какакие тяжелые военные версты они дошли до наших дней! И сохранились. Точнее, их сохранили верные, любящие сердца. Смотрю на эти снимки и в памяти всплывают кадры почти забытого советского кинофильма «Коммунист» с В. Урбанским в главной роли. До чего же похоже лицо с фотографии на этого замечательного артиста: тот же взгляд, та же доброта и наивная открытость в крупных красивых чертах, та же белокурая курчавость и русская мужская стать...
Линия судьбы боевого танкиста Алексея Трубникова ( уроженца с. Нижнее Гурово) была извилистой и не очень длинной. Его детство (а оно пришлось на драматичный исторический период конца двадцатых годов)  оказалось не просто голодным — сиротским: отец семейства, где подрастали четверо ребятишек, понимая, что здесь, в только что образовавшемся колхозе, он много не заработает, поехал в Сибирь. Там, на заработках, он бесследно пропал. Его жена, с трудом перенося нищету и свалившееся на плечи горе, долго и тяжело болела. Ее не стало, когда дети были еще маленькими. То, что они выжили,  - заслуга односельчан и старшей из четверых девочки, которая, враз повзрослев, выхаживала младших братьев и сестренку. Самым долгожданным лакомством в этой осиротевшей семье был хлеб — по великим праздникам!
Алешу забрали на фронт в марте 43-го. Провожали его всем селом, худощавого, похожего на подростка. Он попал, можно сказать, в самое пекло Великой Отечественной — на Западный фронт,  войска которого  дислоцировались в Белоруссии и в самом начале первыми приняли чудовищный натиск фашистской агрессии. И в дальнейшем  (в 1943-44 гг) именно здесь наша армия  несла самые тяжелые и  многочисленные потери от значительно превосходящих сил противника.
Боевое крещение А. Трубников принял, находясь в стрелковом полку. Рядовым прошел он с боями по утонувшей в крови белорусской земле. От командования не могли укрыться бесстрашие Алексея, его природная крестьянская смекалка, не раз спасавшая молодого солдата и его товарищей от неминуемой гибели. Вскоре он был зачислен курсантом 11-го учебного танкового полка. Алеше пришлось осваивать самую передовую в то время боевую машину - «Т-34». Эта учеба пришлась ему  настолько по душе, что после ее окончания  А. Трубников стал не просто механиком-водителем, а командиром отделения 51-й танковой  бригады с присвоением ему звания «старший сержант».
Армейский полигон быстро сменился полем боя... Алексей и сам вместе со своим боевым экипажем сражался самоотверженно, и, действительно, с каким-то «гибельным восторгом» смело вел в атаку все отделение. В одном  из боев, когда от смертельной пули погиб командир бригады, -  Алексей заменил  выбывшего из строя и сам получил тяжелое ранение в грудь и контузию. Чудом выжив и только восстановившись после госпиталя, он сразу же попросился обратно в полк. Как-то по осени, форсируя уже настылые реки и бесконечные топи болот,  Алексей Григорьевич получил сильное переохлаждение, которое, учитывая его предыдущее ранение в грудь, в дальнейшем аукнулось для него астмой. Но уже тогда начавшиеся приступы удушья не остановили лихого танкиста — он храбро сражался до последнего дня войны да и после ее окончания отдал служению в армии еще целых пять лет! Среди  боевых наград на гимнастерке старшего сержанта Трубникова красовалась особенная медаль, которой он очень дорожил, - «За боевые заслуги»:  а заслуг этих было немало, ведь нередко воевать танкистам на том, Западном направлении приходилось в масштабе «один — к четырем», иногда же на одну русскую «тридцатьчетверку» выходило и больше вражеских машин!
...Но вспоминать вслух о кровавом месиве танковых боев Алексей Григорьевич не любил. Лишь изредка, наедине с гитарой, он мог дать волю чувствам, которые теснились в его израненной груди. ... «Темная ночь. Только пули свистят по степи...», - слова этой лирической песни всю оставшуюся жизнь были для  А. Трубникова гимном его фронтового прошлого: перебирая струны своего любимого инструмента, который освоил еще в юности, Алексей Григорьевич (в тайне ото всех) пел и плакал одновременно...
Вернувшись домой в 1950 г , он принимал участие в строительстве Кшенского сахарного завода, где потом, в течение десятков лет, проработал водителем. Благодря своей шоферской профессии Алексей Григорьевич встретил  любовь. ...Однажды, во время перевозки сахарной свеклы из колхоза «Большевик»,   он увидел красивую девушку и сразу понял, что нашел свою судьбу, и Саша тоже ответила ему взаимностью. Военное лихолетье наложило  на нее печать серьезности: девушка сама была из многодетной семьи, но, так уж сложилось, воспитывалась у тетки, во всем ей помогая. Александра росла рукодельницей, хорошо пекла, а услышав призыв: «Все — для фронта! Все — для Победы!», днями и ночами вязала для наших солдат теплые носки и варежки, рыла вместе с другими окопы. В июне 45-го Александра Алексеевна Указом Президиума Верховного Совета СССР была награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».
В декабре 1952 г они сыграли свадьбу. Жили очень дружно. Вскоре семья пополнилась двумя сыновьями и дочкой. Алексей Григорьевич всеми силами старался, чтобы их дом был полной чашей, потому что в его памяти постоянно мелькали печальные эпизоды голодного детства. В традицию Трубниковых вошли радостные семейные праздники, где звучали раздольные русские песни, где в единой мелодии сливались  голоса Алексея и Александры, гитары и балалайки (которой мастерски владела сама супруга). Они были счастливы и мечтали рука об руку пройти долгий путь. Но подорванное войной здоровье Алексея Григорьевича не позволило исполниться этому заветному желанию. Он умер, едва перейдя порог 60-летия. Тяжело и долго болела после и Александра Алексеевна — 10 лет была прикована к постели.
...Сегодня, с гордостью вспоминая судьбу своих родителей, их дочь, Евгения Алексеевна, сожалеет лишь о том, что при жизни отца так и не сумела уговорить его в подробностях рассказать о боевом пути и записать эти ценные мемуары. И, тем не менее, мы искренне благодарим эту женщину за предоставленные в редакцию уникальные документы, позволившие ближе узнать и поведать нашим читателям еще одну героическую  историю!
Пускай же имена и светлые образы этих людей навсегда запечатлятся в летописи родины нашей малой!
                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                О. ПОЛУНИНА

Незваные гости

Июнь 1942 года. Наши женщины работали в поле, пололи колхозную свеклу. И вдруг на небе появилось черное облако со строны соседнего села Крестище. Оно двигалось на нашу деревню. Потом услышали нарастающий гул, переходящий в отдельные звуки. -Смотрите,-кто-то крикнул из женщин,-да это же танки! Они шли клином с интервалом 50-70 метров друг от друга. Тяжелыми гусеницами выворачивая посевы, смешивали их с землей. Женщины побросали тяпки, побежали по домам. А по дороге двигались грузовики крытые брезентом, сзади были прицеплены пушки с длинными стволами. Нескончаемая колонна машин шла в деревню.
Фашисты выпрыгивали из машин и разбегались по хатам и сараям. Это были сытые, холеные немцы в новом обмундировании с засученными по локоть рукавами. В деревне послышался плач детей, лай собак, визг поросят, кудахтанье кур. Это пришествие иностранных захватчиков нарушило спокойную мирную жизнь. Колхозное хозяйство стало мало-помалу подниматься на ноги. И вдруг все было разграблено и разрушено.
Откуда-то немцы привезли наших пленных солдат. На них жалко было смотреть. В порванном, выгоревшем от солнца обмундировании, заросшие, худые, просили хлеба, картошки. Фашисты их заставили разбирать школу и мельницу для постройки моста, чтобы переправлять свою технику, наступая на Воронеж.
-Шнеллер, шнеллер (быстрее) – подгоняли немцы наших солдат. Было жарко, солдаты по-пояс в воде строили мост. Тяжелые дубовые бревна они носили на плечах, часто от тяжести падали в воду. Нам их было очень жалко. Ребята что постарше украдкой от часовых подавали солдатам молоко, хлеб, картошку, табак. Благо по берегам были кусты и фашисты не могли нас видеть, иначе бы нам не сдобровать, но ребята на свой страх и риск кормили своих солдат. Холодильников в то время конечно же не было, молоко и другие продукты мы временно хранили в погребах. Фашисты об этом не знали, думали, что там лежит одна проросшая картошка.
...Нескончаемым потоком по мосту шла немецкая техника, танки, машины с орудиями, мотоциклы и даже пехота на велосипедах. Старики между собой говорили: - да разве можно победить фашиста с такой техникой и вооружением? -Пройдет некоторое время,-говорили другие старики, - и фашист обратно побежит назад по этому мосту откуда пришел, наша Россия непобедима, испокон веков наши предки изгоняли со своей земли чужеземных захватчиков.
Как только неприятельское войско переправилось через мост его разобрали те же наши пленные солдаты, погрузили на машины и увезли с собой, при временном наступлении фашистов у них впереди было много водных преград, нашим пленным еще не один раз приходилось строить мосты. В период оккупации с июня 1942 и по февраль 1943 года фашисты лишили нас животных, птицы, хлеба. Люди были обречены на голодовку.
...Февраль 1943 года. На улице завывает метель, на дорогах снежные заносы, ни пройти, ни проехать. На оконных стеклах на палец толщины замерзшего снега. По земляному полу гуляет ветер. Мы лежим на печке прижавшись друг к другу, кирпичи уже не греют, за ночь остыли. Натягиваем на тело всякое тряпье. Где-то перед рассветом к нам в двери громко постучали. Мать встала с приступка (настил из досок возле печки), зажгла керосиновую лампу, хата осветилась тусклым красноватым светом. В двери продолжали стучать. Послышался стук дверного засова и в хату вошли три немца. Это были не те немцы, что летом 1942 года. Шинели на них были порваны, головы укрыты большими платками-шалями, обуты то ли в лапти, то ли в какие-то соломенные корзины. Обросшие, худые. Они стали шарить в столе, сундуке, но там ничего не было кроме пустой посуды и старого тряпья. Тогда один заглянул в печку и вынул чугунок с вареной картошкой в «мундирах», с жадностью поели. Прямо за столом они спали, но оружия из рук не выпускали. Утром они ушли. Оказалось, что той ночью немцы находились во многих хатах по 3-5 человек. В конце января 1943 года в Касторном располагалась крупная группировка немецко-фашистских войск. Воронежский и часть Брянского фронтов эту группировку окружили и уничтожили. Некоторым фашистам удалось выйти из окружения, вот они и шли в сторону Курска, где летом готовилось большое сражение. Но им не удалось соединиться, наши поисковые отряды их преследывали и уничтожали.
Так незваные гости остались навсегда лежать на нашей земле, обрели свой вечный покой...Где-то дня через два как ушли немцы в деревню зашло лыжное подразделение наших солдат. В белых полушубках, валенках, в теплых шапках-ушанках, с автоматами на груди. Спрашивали, были ли у нас немцы и куда пошли. Им показали в сторону д. Городище. -Вперед,-скомандовал командир и солдаты побежали, преследуя фашистов. В д. Ефросимовке был бой, где последние немцы были уничтожены. Это было 7 февраля 1943 года.
                                                                                                                                                                                                                        Д. Кривоухов, д. Александровка   

Наша героическая Фенечка

Прежде чем поведать эту историю, мне хочется искренне поблагодарить всех тех, кто приходит к нам, в редакцию, чтобы рассказать о своих родных или знакомых, которые имеют непосредственное отношение к событиям Великой Отечественной войны. Люди несут уникальные семейные фотографии, письма, но самое главное — они делятся с нами сокровенными фактами, воспоминаниями, мыслями о сегодняшнем дне России...

Так, недавно из с. Ледовское к нам приехал В.Ф. Телепнев с просьбой написать о героической женщине его села — о Федосье Викторовне Куликовой. Когда разворачивались те события, Василию Федоровичу исполнилось лишь пять лет, но эпизоды военного детства на всю жизнь остались в глубине его сердца.

...Феня прововодила мужа на фронт в первые дни после страшного известия о нападении фашистской Германии. Как и все деревенские женщины в ту пору, она работала с утра до ночи в колхозе. Жила одна (т.к. детей у них с мужем не было) в маленькой хатенке на краю села. Во время второй оккупации нашего района немцами ледовчанам приходилось несладко: за малейшее нарушение режима их ожидала смерть, не говоря уже об укрывательстве наших солдат...

Летом 43-го небо над ржаным полем разрезал черный шлейф подбитого советского самолета. К счастью, летчик успел катапультироваться. Несмотря на серьезное ранение, он сумел уйти от преследования и сбил с пути немецких овчарок — помогла мелководная речушка, протекавшая в здешней местности: по ней и ушел беглец. Оказавшись на другом берегу, он упал без сознания от терзавшей его боли, очнувшись, еле дополз до ближайшего дома и слабо постучал в дверь, прежде чем снова впасть в забытье. Там -то и нашла летчика хозяйка. Феня затащила раненого в хату, вырыла под печкой своеобразный лаз с отдушиной, чтобы не задохнуться, и положила туда нежданного своего гостя. Интуитивно она поняла, что необходимо скрыть не только самого летчика, но и все посторонние запахи в доме.... Феня стремглав помчалась к отцу, который жил неподалеку, чтобы взять у него табака. Вернувшись, догадливая женщина кругом густо посыпала этот душистый порошок, чтобы обмануть нюх собак...

А в это время по селу уже «шарил» в поисках советского летчика-разведчика карательный отряд. Пришли и к Куликовым, но, не найдя ничего подозрительного, убрались восвояси. ...Хозяйка долго выхаживала раненого. Но ведь в деревне, как известно, шила в мешке не утаишь: многие односельчане знали об этой тайне и, к их чести, никто не выдал Фенечку полицаям — никто из немцев не узнал о ее постояльце. Когда Григорий (так звали летчика) поправился, то по приходу наших войск он ушел вместе с одной из частей. Прощаясь, он искренне благодарил свою спасительницу и пообещал, что после войны, если останется жив, обязательно приедет проведать здешние места, ставшие за те несколько месяцев для него родными.

Так и случилось: Однажды, уже в 47-м, деревенская округа огласилась ревом мотора — к дому Куликовых, что стоял на бугру, на окраине села, подъехал старый, но ухоженный «Студебеккер». Это Григорий привез Фене подарок - целый кузов отменных досок для ремонта ее старенького жилища. В те годы достать строительный лес было мечтой для каждой семьи! Немного погостив, он уехал, оставив в памяти ледовчан добрый, теплый след...

Как сложилась в дальнейшем судьба этой отчаянной, поистине героической женщины, да еще к тому же, по отзывам земляков, настоящей русской красавицы? Фенечка дождалась с фронта своего мужа, Владимира Ивановича, который пришел с тяжелыми ранениями и контузией. Но прожил он недолго, и его жена снова осталась одна. И только спутся лет пятнадцать она вышла замуж за вдовца из с. Нижнее Гурово и была ему верной и любящей спутницей.

Еще долгие десятилетия и ледовчане, а потом и нижнегуровцы помнили и говорили с восхищением о поступке и самой судьбе Федосьи Викторовны. Жаль, что время не сохранило ее фотографии, ведь нечасто бывает, что красота внешняя и красота души, сливаясь воедино, звучат как гимн жертвенному служению Родине!

О. ПОЛУНИНА

 

«Потерпи, дочка!..»

...В уютной светлой комнате, на дверке шкафа, висит скромный, сшитый со вкусом пиджачок, сплошь увешанный наградами, среди которых есть ...боевые. Осторожно, с нескрываемым сердечным трепетом прикасаюсь к одной из них: глянцево-алой кровавостью отливает под моими пальцами орден Красной Звезды. Знаю, во время Великой Отечественной его вручали только особенно отличившимся солдатам, принимавшим участие в тяжелых боевых операциях. С трудом укладывается в голове, что сидящая теперь передо мной на краешке кровати пожилая женщина и есть обладательница этой ценной награды. Более семидесяти лет назад, в 43-м, Надежда Ивановна получила ее из рук своего командира — в перерыве между боями...

С самой юности Надя мечтала стать сельской учительницей и даже поступила в институт в Воронеже. Но война, грозным смерчем опустившаяся на миллионы судеб, нарушила не только планы людей на созидание и счастье, но ход самой жизни! После первой оккупации района немцами девушка с готовностью ответила на письмо подруги, которая звала Надежду приехать к ней в Сталинградскую область, где можно было сразу устроиться на работу и получить паек. Место нашлось на пекарне, где Надя трудилась с полной отдачей, но приближение фронта заставило ее согласиться на эвакуацию в Астрахань. Места там были, действительно, голодными. По словам моей собеседницы, спасала только рыба: завтракали, обедали, ужинали — селедкой.

Все это время Надежду не покидала мысль о том, что где-то совсем рядом ее сверстники с оружием в руках сражаются с врагом. В марте 1942 г решение уйти добровольцем на фронт оказалось бесповоротным. Вначале Н. Мальцеву направили в 248-ю стрелковую дивизию, затем — в школу связистов. После непродолжительных курсов Надя попала на передовую. Тот период, когда ей, двадцатилетней девчонке, приходилось привыкать не только к трудному армейскому быту, но, самое чудовищное, - к постоянным смертям, Надежда Ивановна и сегодня вспоминает с содроганием: «Помню, уже смеркалось, а шквал огня все не прекращался. Мне поручили срочно восстановить прерванную связь, которая часто решала исход боя. Ползу по траншее — пули свистят прямо над головой! Сказать, что страшно — значит ничего не сказать! И Бога молишь, хоть и не умеешь, и маму зовешь, как ребенок... Катушку тяжеленную тянешь на себе, землю ощупываешь, чтобы найти оборванный провод. Как найдешь порыв, тряпочкой белой отмечаешь и дальше ползешь... Вдруг голос услышала в темноте: это тоже оказался связист — мальчишка еще совсем! Мы с ним быстро провода восстановили: он - с одной стороны, я — с другой! А обстрел еще усилился! Пока я до него добралась, он уже мертвый был, лежал — глазами в небо! Мы даже познакомиться не успели...». Прервав свой живой, эмоциональный рассказ, моя собеседница долго вытирала глаза и не могла успокоиться, затем с грустью продолжала: «Не поверите, в бою иногда груды убитых (за которыми мы прятались) спасали нас, живых, от верной гибели. Но смотреть на них, узувеченных, обезображенных, спокойно было просто невозможно, и привыкнуть к этому было нельзя! Еще страшнее оказывались истошные крики раненых, молящих о помощи: «Сестра! Не бросай меня, не уходи!».

...Женщина на войне. Этой особенной темы мы в нашем разговоре с Надеждой Ивановной, конечно же, не могли не коснуться. Она очень искренне, но с присущим ей чувством такта, говорила об отсутствии на фронте элементарных условий, чтобы ей, девушке, помыться, привести себя в порядок. Да что было мечтать о такой роскоши, если ей наравне с мужчинами приходилось иногда по двое суток не есть, ползти по грязи, идти по пояс в воде. Однажды, когда у Нади после нескольких бессонных ночей сдали нервы и она по-детски разрыдалась прямо в окопе, к ней подошел пожилой мужчина (который воевал в составе дивизии добровольцем) и, словно отец, обняв ее за плечи, утешил : «Потерпи, дочка! Не надо плакать. Мы все равно победим!». Эти спасительные в ту минуту слова старого русского солдата Надежда, словно свой жизненный девиз, пронесла сквозь все оставшиеся годы. Она помнила их, когда дрожащими руками под разрывами снарядов соединяла разорванные провода, когда брела по плавням, боясь навсегда остаться в топях болот под Никополем, Одессой, Ростовом, Новочеркасском, когда принимала участие в тяжелейших боях за Польшу. Именно там наша юная связистка встретила весть о Победе. «Никто в этот момент не стеснялся своих чувств, - вспоминает моя собеседница, - люди плакали, обнимались, палили в воздух изо всех орудий, не жалея снарядов. Не верилось, что закончилась наконец война — эта мука, длиною в несколько лет!».

Вернувшись в 1946 г в родные места, Надя сразу же поступила на курсы усовершенствования учителей, по окончании которых ее направили в Нижнегуровскую школу, находившуюся на дому. Вскоре в селе отстроили новую школу, где Надежда Ивановна работала учителем начальных классов. Спустя несколько лет наша героиня возглавляла Мелеховскую школу. В этом селе она встретила своего будущего мужа, человека, который стал для Нади и надежным тылом, и сильным плечом, и по-настоящему любящим мужчиной до своего последнего вздоха. Боевой офицер А.А. Мальцев вернулся с фронта с тяжелым ранением обеих рук.Это увечье он получил, сражаясь в Восточной Пруссии. Воевал Алексей Афанасьевич отчаянно, доказательством тому были красовавшиеся на его кителе орден Славы и орден Боевого Красного Знамени.

Сначала супруги жили в Мелехово. А. Мальцев работал парторгом в МТС, затем устроился в ПМК, поэтому пришлось переехать в райцентр. Казалось бы, судьба, в самом начале омраченная войной, пытается искупить вину за былые испытания, послав Мальцевым тихий семейный уют, радость отцовства и материнства: у них росли две дочери, Алла и Тамара, ласковые, послушные девчушки, которые хорошо учились и наполняли жизнь родителей своей непосредственностью и детским теплом... Вскоре появился на свет и младший Славик.

Когда Надежда Ивановна рассказывала о сыне, она достала свою старую дамскую сумочку, бережно вынула дорогой для нее документ — свидетельство о рождении Славы. Дрожащими пальцами гладила она этот слегка потертый кусочек бумаги, будто прикасалась к сынишке. В 1971 г мальчик попал в аварию. Хрупкий детский организм не выдержал многочисленных тяжелейших травм, полученных под колесами автомобиля. Не помогла и операция. Славик умирал мучительно-долго, но до последнего дыхания утешал Надежду Ивановну: «Не плачь обо мне, мамочка! Я очень тебя люблю...». Еще долгие годы после его гибели душераздирающее горе матери выплескивалось наружу с потоками слез. Не раз соседи, увидев ее в беспамятстве рыдающей на изгороди, приводили домой, тщетно пытаясь найти слова утешения. Вот здесь-то вновь и вновь перед глазами бывшей связистки возникал суровый и такой родной образ того старого солдата, который однажды тронул ее плечо: Потерпи, дочка!...Мы все равно победим!».

...Говорят, самая трудная — победа над самим собой! Над отчаяньем, над безверием, над слабостью и желанием себя пожалеть... Н. Мальцева как никто другой знает ее горьковатый привкус. Но спрятав в потайные уголки сердца свою неизбывную боль потерь — фронтовых и уже послевоенных — эта мужественная женщина продолжает жить: с восторгом встречать каждую весну, по-детски удивляться маленьким клейким листочкам в своем палисаднике и ловить каждый свежий глоток — воздух Родины, которую она когда-то старалась заслонить своим хрупким девичьим станом ...

Вот уже восемь лет, как скончался от инфаркта Алексей Афанасьевич. Полтора года назад постигло несчастье и саму Надежду Ивановну — тяжелый перелом ноги практически обездвижил ее. Но, по словам моей героини, она ни на миг не оставалась без помощи: ее часто навещают дочери, внуки. И днем, и ночью дежурят у ее постели милосердные кшенские женщины — две Галины и Валентина (за что Н. Мальцева им бесконечно благодарна!). Не забывают о легендарной фронтовичке и представители власти. Не так давно, накануне Международного Женского Дня, ее посетила целая делегация: председатель областного комитета по строительству и архитектуре Р.В. Филатов, глава Советского района В.А. Савельев, зам. главы по социальным вопросам И.Я. Булгакова. Хотя и в домашней, но, тем не менее, в торжественной обстановке Надежде Ивановне вручили юбилейную медаль в честь 70-летия Великой Победы! Этот сверкающий нагрудный знак отныне красуется рядом с боевым орденом Красной Звезды!

...Казалось бы, в свои 92 года Н. Мальцева могла бы со всей безмятежностью восприятия относиться к нынешним реалиям жизни, дабы поберечь свое израненное сердце. Но... Покой — не для нее: Надежда Ивановна строго следит за всеми происходящими мировыми событиями. Особенно тревожит ее, конечно же, Украина. А об Одесской трагедии в Доме профсоюзов моя собеседница говорила, не скрывая волнения и негодования! Когда-то ценой крови она вместе с однополчанами защищала эту многострадальную землю! «Запомни, доченька, - на прощанье сказала мне Надежда Ивановна, - что бы ни случилось, нас, русских, никто не победит! Такой уж мы народ! Я это точно знаю!».

При этих словах она благословила меня по-матерински, словно в моем лице — целое поколение...

О. ПОЛУНИНА

 

«...И ушли, за солдатом — солдат ...»

«Ах, война, что ж ты сделала, подлая:

Стали тихими наши дворы,

Наши мальчики головы подняли -

Повзрослели они до поры,

На пороге едва помаячили

И ушли, за солдатом — солдат ...

До свидания, мальчики! Мальчики,

Постарайтесь вернуться назад...».

(Б. Окуджава)

 

Суровый облик истории

Иван Сергеевич сидел на краю дивана, низко опустив плечи и спрятав лицо руками. Трудно было наблюдать, как тень печали покрывает величественный облик этого 88-летнего, некогда красивого мужчины, который, как причитание, повторял одну и ту же фразу: « Для чего я жил, зачем все мы перенесли столько мытарств, хлебнули войны и бедности? Чтобы сегодня мои внуки прятались в подвалах?!».

Самые родные и близкие люди у И.С. и А.И. Лукьяновых уже много лет — на Украине. Так распорядилась правительница-судьба, что эта, прежде благодатная и щедрая ,земля навсегда забрала к себе молодыми сына и дочь Ивана Сергеевича и Александры Ивановны: Виктор погиб в шахте, Галина, получив дозу облучения, умерла вскоре после Чернобыльской аварии. Младшая и теперь единственная дочь Валентина живет в Харькове. С декабря прошлого года от нее нет никаких вестей. А внуки от старших детей разбросаны по всей территории, в том числе и по Юго-Востоку, охваченному пламенем братоубийственной войны.

Скорее всего, в силу этих трагических событий, сотрясающих один из самых близких нам славянских народов, не только у меня, у многих сегодня создается стойкое ощущение того, что история (представлявшаяся моим современникам чем-то былинным, но все-таки далеким), повторяется сейчас в еще более суровом облике кровавого молоха, не щадящего ни людей, ни саму цивилизацию... Можно представить, насколько невыносимо наблюдать за всем происходящим тем, кто когда-то, семь десятилетий назад, не щадил себя ради свободы и благополучия своих потомков, кто пожертвовал юностью — чтобы она никогда не была отнята у нас и детей наших!

 

Пять выстрелов в спину

Весть о нападении фашистской Германии дошла до глубинной российской деревни Михайло-Анненка не сразу. «Я в это время учился в здешней семилетке, - вспоминает Иван Сергеевич, - жаль, школу окончить не удалось: свалил меня тиф! Но периоды оккупации, и один, и второй, представляются мне, как сейчас... Особенно памятен, конечно, 43-й, который мог стать последним годом моей жизни!». Тот случай мой собеседник рассказал в мельчайших подробностях — знать, произошедшее навсегда оставило глубокие зарубки в его сердце...

Отец Ивана, Сергей Ефимович, который сам 17 лет отвоевал в кавалерии в Гражданскую, с приходом немцев не находил себе места: мысль о том, что его семнадцатилетнего сына могут угнать в иноземное рабство, не давало покоя. Спасло то, что в последний момент о грозящей опасности Лукьяновых предупредили их дальние родственники Егоровы — родители надежно спрятали своего Ваню. Спрятали надолго... Но от того, что предначертано, видно, не спрячешься. Фашистам все-таки удалось обнаружить паренька и вот как... Перед оккупацией весь колхозный скот угнали, чтобы он не достался врагу, угоняли и лошадей. Ваня знал их наперечет, потому что его отец в предвоенные годы работал конюхом. Однажды Иван увидел, как у их подворья сиротливо стоит одна из лошадок, видать, отбившаяся от табуна. Его сердце дрогнуло — он не мог не подойти — не потрепать ее, исхудавшую, по свалявшейся гриве... В этот момент и нагрянули немцы с полицаями: после нескольких ударов парню приказали принести упряжь. Получив отрицательный ответ и прочитав в откровенных глазах Ивана отчаянную ненависть, рослый автоматчик повел его к берегу... От расстрела Ваню спасли обрывистые, напрочь заросшие кустарником берега безымянной родной речушки. Одним прыжком, похожим на чудо, он опередил те пять выстрелов в спину, которые несли с собой смерть. ...А после — несколько дней скитаний и тоскливо-зовущие крики матери, искавшей его по всей деревенской округе.

Этот эпизод стал для Ивана Сергеевича отправной точкой его дальнейшего, далекого пути. Для себя он в тайне решил во что бы то ни стало быть полезным — на фронте! В начале 44-го как раз представилась такая возможность: И. Лукьянов был призван в ряды Советской Армии. В Тамбовской области (станция Хоботово) вместе со своими сверстниками Иван прошел двухмесячные курсы снайперов. Потом в родной Курской области совсем не долго парень с такими же, как и он, мальчишками обучался военному делу. Здесь состоялась незабываемая для Ивана его первая встреча с маршалом Победы Г.К. Жуковым. «Нам объявили, - рассказывает Иван Сергеевич, - что Георгий Константинович должен приехать за пополнением. Когда мы увидели его, от волнения отвечали невпопад да и выглядели, наверное, не ахти, потому как Жуков, оглядев строй, по-отечески сочувственно произнес: «Кого здесь забирать? Этих детей надо сначала как следует накормить. Я не стану брать этих мальчишек — на пушечное мясо!». Кто знает, может быть, именно тот отказ спас жизнь не только Ивану...

Вторая встреча с легендарным полководцем произошла у И. Лукьянова уже в Берлине весной 45-го. Иван Сергеевич до сих пор хранит эти сокровенные воспоминания и говорит о маршале как о человеке, который с невероятной заботой относился к простому солдату, постоянно бывал в казармах и никогда не кичился своими званиями.

Фронтовые маршруты

...Первым фронтовым маршрутом И. Лукьянова оказалась Польша. Иван был назначен командиром отделения тяги ремонтной роты, которая шла вслед действующим частям и оперативно ставила на ход танки и другие боевые машины. По словам моего собеседника, наша военная техника на фоне вражеской выглядела примитивной и малозащищенной (прежде всего, по толщине брони), уже не говоря о том, что и ее катастрофически не хватало. «Настоящим подарком фронту, - с улыбкой заметил Иван Сергеевич, - стал выход нашей знаменитой «Тридцать четверки». Жаль только, что этот отличный танк не появился в 41-м!..».

...Как отдельную, самую черную страницу тех лет, И. Лукьянов вспоминает ...Освенцим. Он увидел фабрику смерти в январе 1945 г, сразу после освобождения концлагеря нашими войсками. Когда Иван Сергеевич рассказывал о той страшной «экскурсии», его строгие глаза тяжелели от слез. Ему довелось обойти все объекты и сооружения, все корпуса Аушвиц-1 (переименованного района Польши ), на лагерных воротах которого была злорадная надпись «Труд освобождает». Еще дышали человеческим прахом зияющие жерла крематория. А «знаменитая» стена казни еще хранила следы окровавленных тел. Еще не успели убрать с территории использованные жестяные контейнеры, где совсем недавно содержался смертоносный газ «Циклон-Б» - адский наполнитель для газовых камер, в которых в чудовищных муках сгинуло три четверти всех заключенных — куда входили непригодные к работе. А это, в первую очередь,.. - дети, женщины, старики! По свидетельствам очевидцев, доставленных в лагерь из европейских стран мирных жителей (в особенности еврейской национальности) было так много, что обреченные ожидали порой долгими часами своей очереди ...быть уничтоженными! Проходил И. Лукьянов и мимо тех глубоких ям, в которых закапывали прах из крематориев, и мимо пустых бараков, где еще недавно теплилось жалкое подобие жизни...

«А сегодня, Вы слышали, - с болью и возмущением произнес Иван Сергеевич, - поляки на весь мир кричат о том, что Освенцим освободили, дескать, не советские войска, а украинцы! Что же это за несправедливость такая — через 70 лет после Победы? По какому праву они чернят нашу страну, нашу историю?!». ...В тот момент мне подумалось: «Хорошо, что мой рассказчик не видел еще того телерепортажа из Эстонии, где жуткая правда Освенцима послужила творческой основой для комиксов, выставленных на всеобщее обозрение! Такое глумление над трагедией мирового масштаба наказуемо — и если не людьми, то Богом!».

Вскоре после освобождения Польши И. Лукьянов попал в Германию, которую за семь лет своего пребывания там успел исходить вдоль и поперек. Так, в Берлине ему довелось охранять лагерь военнопленных эсэсовцев. Это оказалось нелегким испытанием для молодого, но уже много повидавшего солдата: в его душе таилась лютая ненависть к тем, кто еще недавно пришел на нашу землю завоевателем, а теперь сам находился за колючей проволокой... «Однажды, - вспоминает Иван Сергеевич, - я не удержался и вскинул автомат! Хорошо, что очередь прошла мимо — не задела немца...». Но тот случай, конечно, вышел Ивану боком: он получил дисциплинарное наказание и несколько дней тщательных разбирательств в соответствующих органах.

За свою армейскую жизнь пришлось нашему герою побывать и в Западной Украине, где в послевоенные годы шла борьба с бандформированиями бандеровцев. Сегодня по понятным причинам эта тема приобретает особенное звучание, и я сразу спросила моего собеседника о том, как местное население воспринимало эти операции. По его словам, весьма двояко: в целом напуганные «лесными братьями», засевшими в схронах, люди, и сами страдавшие от их злодеяний, встречали советских солдат, действительно, как освободителей. Но были и те, кто не скрывал своего неприятия , откровенной враждебности к русским и всячески помогал националистам. Иван Сергеевич потерял там очень многих своих друзей-сверстников, которые оказались недостаточно готовы воевать в таких специфических условиях, где требовалась не только крепкая боевая выучка, но и моральная закалка. А нередко вместо опытных, обученных бойцов туда присылали необстрелянных ребят, толком не умевших держать оружие.

 

«Низкий дом, с голубыми ставнями...»

...После демобилизации И. Лукьянов вернулся домой только в 1951 г. Родительского дома не было — он вместе с другими деревенскими хатами был дотла сожжен фашистами. Чтобы хоть как-то заработать стройматериал, Иван вечерами разгружал вагоны с лесом, а днем трудился на своем стареньком «ЧТЗ» в колхозе им. Куйбышева. Именно с этого гусеничного трактора в жизни Ивана Сергеевича начался новый, мирный отсчет. В те годы он познакомился и подружился с нашим легендарным танкистом Павлом Алексеевичем Зиборовым (о боевом пути которого мы уже рассказывали на страницах нашей газеты) , работавшим тогда бригадиром тракторной бригады. Здесь же у Ивана Сергеевича состоялась еще одна, самая главная встреча...

Как-то во время уборочной на копнителе вместе с другими деревенскими девчатами работала скромная миловидная девушка. Шура сразу приметила высокого темноволосого красавца-тракториста, о котором вздыхали многие... Иван всего семь раз вечером проводил свою подругу( ухаживать после нелегких трудовых будней было особенно некогда) и долго раздумывать не стал — заслал сватов. После свадьбы жить пришлось сначала в родительском доме жены, т.к. вся многодетная семья Лукьяновых ютилась в маленькой убогой хатенке.

По словам Александры Ивановны, бедность была страшная — ни одежды нормальной, ни продуктов днем с огнем не сыщешь! Вдосталь была только работа в колхозе, которая отбирала не только время и силы, но и само здоровье. В памяти Ивана Сергеевича до сих пор тот случай, когда он на тракторе вез запчасти из п.Касторное и провалился под лед. Только счастливая случайность и добрые люди спасли его тогда от верной гибели, но все равно тяжелейшее воспаление легких аукается ему и сегодня. Дают о себе знать и другие серьезные недуги — больные почки, надорванное сердце (о чем говорит вторая группа инвалидности).

...Мирно беседуя с гостеприимными хозяевами, я сразу обратила внимание на их жилище и вспомнила знаменитые строки Сергея Есенина: «Низкий дом с голубыми ставнями...» - печальный гимн уходящей русской деревне. Домик, в котором и поныне живут Лукьяновы, постороил своими руками глава семьи в 1955 г. С тех пор в нем почти ничего не изменилось, кроме возраста: со дня постройки прошло ...шестьдесят (!) лет. Конечно, здесь, как и во многих крестьянских домах, царят уют и чистота, но... Кроме газовой форсунки, встроенной в старую печь, нет никаких других благ цивилизации — ни водопровода, ни, тем более, канализации — удобства, как говорится, во дворе. Там же и колодец с ведром и цепочкой. Вот и приходится пожилым и больным людям ежедневно по нескольку раз набирать по трети ведра воды (полное уже им не под силу!). Года три назад Александра Ивановна обращалась в соответствующие структуры с просьбой рассмотреть их просьбу об улучшении жилья и получила суровый отказ. Почему? Этот вопрос озаботил и меня. После консультации специалиста вот что я узнала.

Оказывается, ст.17 Федерального закона « О ветеранах» (которая указана в ветеранском удостоверении И.С. Лукьянова) не позволяет ему рассчитывать на получение жилья, т.к. он причислен к категории тех военнослужащих, которые не принимали прямого участия в боевых действиях. Но, как мне пояснили, в связи с предстоящим юбилеем Великой Победы ему имеет смысл вновь заявить о своей просьбе. Может, прислушаются и помогут... Что ж, такая вот у нас пока буква закона!

Сегодня (по ходатайству редакции) эту попытку мы попросили осуществить от лица Ивана Сергеевича главу местной сельской администрации П.Н. Лащенкова (ведь на его территории из ветеранов остался практически только И. Лукьянов).

После погружения в законодательные лабиринты мне в голову пришли нерадостные размышления: получается, что мальчишки, попавшие в жерло войны не в первые, но в столь же кровавые, последующие годы, отдавшие себя честному служению Отчизне и так же самоотверженно сражавшиеся за нашу общую Победу, приблизившие ее наступление своим трудом, достойны меньших почестей! И здесь мне вспомнился эпизод, рассказанный героем этого повествования, когда он спокойно заметил: «Помню, после боя ремонтируем мы старенький, изношенный мотор — ресницы слипаются от бессонных ночей, а руки примерзают к металлу...».

...Когда я расставалась с моими новыми знакомыми, они оба вышли меня проводить. Убегая по заснеженной тропинке, я оглянулась и увидела, как Иван Сергеевич долго и грустно смотрит вслед. Кто знает, о чем он думал в тот миг. Может, вспомнил трудную свою, военную юность? ... Написав вскоре после встречи с ним эти стихи, я чувствовала, что подслушала его мысли:

 

Мы неловко надели шинели

И шагнули навсречу врагу.

Нас походные трубы отпели.

Нас отметила кровь на снегу.

 

Мы под градом свинцовым не гнулись.

Мы вгрызались в окопную твердь.

Сотни тысяч из нас не вернулись,

Честно встретив досрочную смерть!

 

Мы безумством в атаке грешили,

Хриплым криком привыкнув дышать.

И свои боевые машины

В перерывах умели латать.

 

Мы стыдливо мечтали о доме,

Изможденно уснув на броне,

И затекшие, в шрамах ладони,

Как в мольбе, воздевали во сне.

 

Мы ушли, не познав свою юность,

Первых чувств непорочный рассвет -

Мы в суровость войны окунулись,

Где любви снисхождения нет!

 

Где в душе, как в металле звенящем,

Отзывается эхо потерь,

Где вся жизнь и вся боль — в настоящем,

Где надежда — как раненый зверь...

 

Мы ушли: не успели..., не спели -

Наши проводы были под плач!

Наши марши — под ливни, метели -

До побед, до разлук, до удач...

 

...Мои сверстники! Парни! Ребята!

Сколько вас на глазах полегло!

Сколько вас в тесноте медсанбатов

В небытье безвозвратно ушло!

 

Я все годы смотрюсь в эти лица,

Словно в совесть родимой земли!

До конца моих дней будут снится

Мне друзья —те, что в вечность ушли.

 

Те, что канули в дымную заметь,

Те, что приняли праведный бой...

...Ты прости меня, горькая память!

Разве я виноват, что ...живой?!

 

О ПОЛУНИНА

 

 

Последнее письмо

...Сегодня как правило не пишут писем. А жаль: пройдет столетие — и что останется от наших мыслей, чувств, отношений? Бесследность мобильных звонков и смс-сообщений?..

Письма с фронта. Это особые весточки. Их писали в перерывах между боями, в промежутках между смертями... Их ждали днями, годами, а порою — всю жизнь! И потому полуистлевший от времени кусочек бумаги подобен иконе: на него хочется молиться, молчать и ...рыдать. Один из них сейчас передо мной. Прикоснитесь к нему взглядом и, если получится, - душой.

«Здравствуйте, моя голубушка Ефросиньюшка и сынок Ванюшка. Выдался часок свободного времени, и я тотчас сел за письмо к вам. Сердце что-то ноет. Прошлой ночью видел во сне тебя, Фрося, и сыночка — будто бежишь ты по полю, прижав к себе Ваню, а над вами делает круги немецкий самолет. Пули дождем осыпают землю, а вы целые-невредимые бежите к лесочку, чтобы спрятаться. Когда до леска осталось рукой подать, ты вдруг остановилась и стала медленно падать. Ваня закричал. Я тоже закричал и ...проснулся: лоб в холодном поту, руки дрожат — испугался! Как вы там? Знаю, нелегко жилось вам под немцем. Ты писала, что расстреляли дядю Илью — за то, что отказался быть полицаем! Но теиерь-то все по-другому будет. Фашиста погнали, он уже далеко от нашей деревни. Погоним и дальше, до Берлина!

Как вы там? Есть ли картошка на посадку? А с севом управились? Ты писала, что все свое зерно свезли в колхозный амбар, что тракторов и тяглового скота не хватает, придется коров запрягать. Вы уж берегите Зорьку — это ваша кормилица, помогай же ей соху волочить! Не горюй, что немцы всех кур съели: пусть подавятся! - еще наживем! Главное — вы живы и меня, Бог даст, дождетесь!

Ты, Ефросиньюшка, упрекаешь, что мало пишу о себе. Да что писать? Вчера освободили железнодорожную станцию. Немцы злые стали. Не нравится им драпать назад в Германию — стараются при отступлении как можно больше навредить, разрушить, сжечь... Но вокзал уцелел. Мы успели окружить фрицев на подходе к нему. Мы с другом Василием еле отбились от пятерых здоровенных фашистов. Убежать им не удалось — мы их всех положили. Это им - за нашу разрушенную деревню и за тебя с Ванюшкой, что пришлось вам голодать да по погребам прятаться. И за племянницу Настю, над которой фашисты поизмывались, прежде чем убить. И за тетку Клавдию — застрелянную за то, что отказалась отдать гадам последнюю курицу.

Фрося, ты напиши, есть ли какие известия от Семена. Раз нет похоронки — значит есть нажежда, что живой. Только бы в плен не попал! Наше государство таких не жалует, считает их предателями...

Ефросиньюшка! Заканчиваю свое письмо — сестричка на перевязку зовет. Да ты не волнуйся: так, пустяк, царапина. Ждите меня с победой! Вернусь — и все наладится. Обнимаю вас, дорогие мои! Ваш Степан».

Это оказалось его последним письмом с фронта. В бою под Курском наш земляк Степан Акимович Неверов был смертельно ранен. Но в словах своего послания родным он живет и поныне. Так же, как и в сердцах их... Светлая ему память!

О ПОЛУНИНА

 

 

На войну ушли сразу пять братьев!

...Неумолимо быстро летит время. Уходят из жизни ветераны-участники Великой Отечественной войны. Но остаются вещи, документы, фотографии — свидетели истории. А их дети, внуки могут многое рассказать о своих героических предках.

Мой рассказ сегодня — о моем земляке, жителе с. Переволочное, И.П. Чухаркине. Из многодетной семьи родителей Ивана Петровича на войну ушли сразу пять мужчин — братьев. В их роду всегда сражались за Отечество: так было в Крымскую, Балканскую, Японскую, в Первую Мировую и в Великую Отечественную. Кто возвращался со славой, а кто оставался на поле брани. Род Чухаркиных (Козловых) заплатил кровавую дань всем сражениям! Три брата Ивана Петровича, Федор, Владимир и Николай, умерли в блокадном Ленинграде. Все блокадные 900 дней они работали на оборонительном заводе по выпуску боеприпасов и военного оборудования. Старший, Александр, жил на ст. Мармыжи. У него было 5 детей и один из сыновей — Валентин, который впоследствии стал скульптором, жил и работал в Москве. Александр Петрович всю жизнь проработал на железной дороге, которая с первых дней войны находилась на военном положении, а он сопровождал грузы.

Иван Петрович свою судьбу связал с родным селом. Он обосновался на отцовском корню. В 36-м решил обзавестись семьей. Женился на юрасовской девушке Пелагее. С ней он прожил долгую жизнь. Вместе они воспитали 6 детей. До войны глава семьи работал трактористом в МТС (на ст. Мармыжи). В июне 41-го был призван на фронт. С боями дошел до Белоруссии. Служил в артиллерии, на самой передовой, а потом его перевели в разведку. Из воспоминаний дочери Раисы мы узнали, как однажды во время интенсивных обстрелов противника, находясь в землянке, И. Чухаркин едва не погиб: его засыпало землей. Казалось, выхода не было. Но его отчаянный крик и стоны , к счастью, услышали красноармейцы и откопали еле живого. Приходилось Ивану Петровичу и выполнять особые задания. Как-то нужно было достать «языка» на открытой местности. Разведчики пошли на уловку: прорыли траншею и на внешней стороне лаз. Только таким способом удалось подобраться вплотную к немцам и захватить «добычу». Приказ был выполнен — попался крупный военачальник с ценными документами, нужными для командования.

Трудные дороги войны были оборваны для И. Чухаркина летом 1943 г, после тяжелейшего ранения и контузии. Изувеченный, на костылях он вернулся домой. До Мармыжей доехал поездом. Его вынесли из вагона на носилках, а жена на тачке привезла в село, долго выхаживала, залечивала раны. Как только здоровье стало чуть поправляться, долго раздумывать не пришлось: надо было поднимать разрушенное хозяйство, растить детей, пахать, сеять хлеб... Так он вернулся на свое прежнее рабочее место — на трактор. Трудно сейчас себе представить, как он, еще больной, пешком ходил до тракторного стана да еще носил на себе запчасти! Но молодость брала свое, и Ивану Петровичу все удавалось. По итогам работы за 1963 г он был направлен в Москву на ВДНХ.

Иван Петрович прожил долгую и насыщенную жизнь. Он был окружен любовью и заботой жены, детей, внуков, а позже — правнуков. Его сила духа, мужество, желание делать добро оставили в душах его односельчан яркий и глубокий след. Оставили неподражаемый пример того, как надо жить, невзирая на препятствия и невзгоды!

Л. НОСОВА,

с. Переволочное